КШ: Твой альбом поступил в продажу в Европе одновременно с альбомом Шона, и все превратилось в игру "Шон против Джулиана". Многие модные критики говорили, что Шон пишет настоящую музыку, что он экспериментатор и авангардист. Я хотел бы узнать твои мысли по этому поводу.

Дж: Да, в Англии происходило много всякой ерунды. Но Шон тут совершенно не причем - и я скажу вам, откуда у всего этого ноги растут. Просто у него есть матушка, у которой много денег, и которая старается разрушить мою карьеру в Англии.

КШ: Это правда?

Дж: Истинная правда, так и есть - на все сто процентов. У меня есть документы - письма, под которыми стоит подпись Йоко. И я не стану скромничать и скрывать это. Был целый ряд писем, которые она написала редакторам ведущих музыкальных изданий - в одном из которых, например, содержался явный намек на то, что если о Шоне не будут писать, как о светоче и гении, а обо мне - как об устаревшем барахле, то она либо скупит все номера журнала - что, видимо, она могла бы себе позволить - либо разрушит карьеру того, кто пойдет против нее. Я хочу сказать, в письме это явно имелось в виду. И не только в этом дело. Кроме того, мы были связаны по контракту с рядом фирм, которые также распространяли альбом Шона - и тут у Йоко тоже было немало рычагов влияния, и много к чему она приложила руку. В ряде компаний, с которыми мы работали, ей принадлежит большая доля акций. И когда стала известна точная дата выпуска моего альбома, то им было сказано (хотя я не думаю, что Шон что-нибудь об этом знает), что либо альбом Шона должен быть выпущен на неделю раньше или в тот же самый день, либо мой альбом должен быть исключен из числа тех, которым отдается предпочтение при промоушене. Что и произошло. Все, о чем я говорю - это факты. Вполне реальные факты.

КШ: Это весьма печально.

Дж: Печально - это не то слово. Потому что в результате знаете, что получается? В итоге тень падает на Шона - и на Йоко, впрочем, тоже. А Шону совершенно ни к чему быть замешанным во все это... Нами явно манипулируют - втравливают в какую-то игру. Но для постороннего наблюдателя это все неочевидно. Все это было очень мило обставлено. А кроме того, произошла еще одна весьма прискорбная вещь, которая окончательно сбросила меня со счетов: за день до первой за семь лет моей пресс-конференции в Европе, и вряд ли это можно назвать простым совпадением, Шон сказал - и опять-таки не он сам, а люди Йоко, - что он думает, что смерть отца как-то связана с деятельностью спецслужб и т. п. - и кстати, между прочим, что он как раз выпускает новый альбом. И об этом поведали в новостях по всему миру, так что все сразу узнали о выходе в свет альбома Шона - равно как и о его комментариях по поводу смерти отца. Ну, а как это все повлияло на мои дела? О чем меня будут спрашивать журналисты? Ну уж точно не о моем новом альбоме - а о том, что я думаю о заявлении Шона.

КШ: Как ты думаешь, он на самом деле это сказал?

Дж: Возможно, он сказал что-то в этом роде мимоходом - но я уверен, что эти слова были вырваны из контекста и пущены в ход, чтобы убрать меня с дороги.

КШ: Создается такое впечатление - если судить по выпуску пластинок с музыкальным наследием Леннона, например Lennon Anthology, что о тебе вспоминают все меньше и меньше, а Шон, наоборот, все больше на виду.

Дж: Что ж, здесь ведется большая закулисная игра. Если судить по тому, что появляется в средствах массовой информации, Йоко очень хотелось бы, чтобы во всех книгах и фильмах она и Шон были представлены как единственные ныне живущие члены семьи Леннона. И совершенно очевидно для всех, кто был рядом с Битлз, что там была и моя мама, и я тоже - и что, например, в битловской Антологии нас нигде не видно. При съемках этого фильма про нас даже не вспомнили. И так происходит со всем, что касается Битлз - потому что у Йоко права почти на все - у нее права на его имя, его образ... Так что в этом отношении мы мало что можем поделать. Но чего у нее никогда не будет - это крови и таланта Леннонов. Все остальное она может прибрать к рукам - но этого у нее никогда не будет.

КШ: Ты огорчился, когда в буклете Lennon Anthology оказались только фотографии с Шоном?

Дж: Конечно - меня ведь нет на свете. Это уж точно. В этом все дело.

КШ: Ты думаешь, это было сделано не случайно?

Дж: Именно так. Йоко всегда устраивает все так, как ей нужно. Поначалу она пыталась создавать видимость того, что мы одна большая счастливая семья - но это был лишь непродолжительный период, из которого она извлекла определенную выгоду.

КШ: Ты когда-нибудь был с ней в дружеских отношениях?

Дж: Да, было дело. То есть, когда ты молод и наивен, ты неизбежно попадаешь под ее влияние - но, слава Богу, за последние семь лет я смог разобраться в своей жизни и выяснить, что же по-настоящему в ней происходит, и это все тоже как-то прояснилось.

КШ: Она предпринимает какие-нибудь попытки наладить с тобой отношения?

Дж: Мы подписали соглашение по правам наследования, суть которого состоит в том, что я согласен принять все, что мне отдадут. То есть, были какие-то переговоры, но речь шла об очень скромной сумме денег. Самое главное, чего я хотел добиться - хоть какой-то процент с отчислений по авторским правам - чтобы мне было что завещать своим детям и своей семье. Потому что в Англии живет немало Леннонов, которые не получают совсем ничего. Вообще, есть столько историй о том, что вытворяла Йоко... Одна из них красноречиво говорит о том, какова Йоко на самом деле - только об этом открыто никто не говорит... Пару дней назад я был на программе у Говарда Стерна. Ну, ничего особенного я не говорил - вел беседу, в основном, он - а я время от времени вставлял “угу” да “ага”, защищал Шона и почти все время соглашался с Говардом по другим вопросам. Ведь он питал такую симпатию к Йоко. Но на следующий день в моем офисе раздался телефонный звонок - адвокат Йоко сказал, что она весьма огорчена тем, что я говорил о ней и Шоне, и как я о них говорил. Она должна понять, наконец, что не может больше меня контролировать, и я буду говорить то, что думаю - я буду говорить правду, и не стану скрывать факты.

КШ: Ты не думаешь, что в 70-х Пол и другие друзья Джона могли с трудом с ним связаться, потому что...

Дж: Именно так - думаю, он был полностью в ее власти. Потому что порой я не мог связаться не только с ним - когда мы стали налаживать отношения с Шоном, и я стал видеться с ним каждый раз, когда приезжал в Нью-Йорк, и дал ему свой личный номер телефона - и у меня появился номер телефона, который, казалось бы, был его личным - и мы сошлись на том, что надо поддерживать связь, и я не раз звонил ему и оставлял сообщение - а он мне никогда не перезванивал... Я не думаю, что он получал мои сообщения.

КШ: Ты когда-нибудь говорил с ним об этом?

Дж: Нет. Пока еще нет. Он сам должен во всем разобраться. Потому что речь идет о его собственной матери. И он ее любит. Но за свою жизнь она совершила несколько очень некрасивых поступков, которые были хорошо сокрыты - за счет средств, которые оставил ей отец.

[…]

КШ: Правда ли, что значительная часть вещей, которые принадлежали твоему отцу и должны были перейти к тебе, в итоге тебе не достались, и теперь ты вынужден их выкупать?

Дж: В общем, да. У меня есть пара гитар. Было столько вещей, которые окружали меня с детства - его инструменты и просто какие-то его личные вещи - и насколько я могу судить, большая их часть была распродана после его смерти. Йоко говорила: "Вас двое - ты и Шон, - но я не могу распилить гитару пополам, поэтому она останется здесь." Такая вот была логика. Так что может, мне и досталась пара гитар - но большая часть вещей пошла с молотка, дабы выручить средства для ее благотворительного фонда The Spirit Foundation, и причиной всему, как мне сказали, был налог на наследование имущества - он оказался столь велик, что они просто не могли его заплатить. Поэтому ей пришлось распродать папины вещи. Хотя лично я думаю, что немало особо ценных вещей припрятаны в какой-нибудь потайной комнате - так, на всякий случай. По правде говоря, немалую часть денег - которые я получаю по нашему соглашению, о котором мне не позволено много говорить, - я трачу на то, чтобы выкупить какие-то отцовские вещи - и битловские вещи тоже. Я выкупил его “афганскую” куртку, в которой отец снимался в I Am The Walrus - я видел его в ней, когда был ребенком.

КШ: Я слышал, что порой, сами того не ведая, вы с Полом торговались за одни и те же вещи во время аукционов.

Дж: О да, мы помним эти времена. Теперь мы тихонько обсуждаем до начала торгов, что собирается покупать он, а что я. И по правде говоря, на минувшее Рождество я подарил ему золотой сингл Yesterday - потому что его у него не было.

КШ: Его интересуют какие-то из этих вещей - потому что он любил твоего отца...

Дж: Так оно и есть. На самом деле, по-моему, впервые, когда мы поняли, что друг другу не чужие... Это было в начале прошлого года, незадолго до того, как умерла Линда... Я приехал к нему в гости, потому что он хотел показать мне свою английскую студию - и он в буквальном смысле устроил по ней экскурсию - показывал инструменты, которые Битлз использовали при записи альбомов, играл настоящие битловские песни на настоящих битловских инструментах - а я просто выпадал в осадок! - и когда он их пел, я все думал: "Ну почему же кроме меня этого больше никто не видит!.."

КШ: Ты будешь на церемонии введения в Зал Славы Рок-н-Ролла?

Дж: Да, конечно. Я был еще на самой первой церемонии (когда в Зал Славы были введены Битлз).

КШ: И как оно все было?

Дж: Ну, быть на сцене вместе с Йоко и Шоном было несколько странно. Я чувствовал себя очень неуютно, потому все выглядело так, как будто я часть той семьи, к которой вовсе не принадлежу.

КШ: Джордж всегда хорошо к тебе относился. Ты видишься с ним иногда?

Дж: Да, бывает, что видимся - раз в сто лет. Джорджа я всегда очень любил. Ринго я вижу... тоже раз в сто лет. Просто здороваемся. Но с Джорджем у меня более близкие отношения. И с Полом тоже. Если уж проводить какие-то сравнения с Битлз, я думаю, мои песни имеют больше общего с песнями Пола: его голос был более мягким, мелодичным. А отец был более резким, его вещи были более жесткими.

[…]

КШ: Ты, если я не ошибаюсь, не одобряешь последние новинки с Ленноновской символикой.

Дж: Черт, еще бы! Я получаю эту дребедень в подарок на свои дни рождения и на Рождество. Вообще-то раньше я получал раз в год чек от Йоко на кругленькую сумму, что было не так уж плохо. Но после того, как мы подписали то соглашение, я стал получать эти сверкающие шелковые галстучки цвета электрик с папиными рисунками, кружки с этими рисунками и прочую ерунду в том же духе. И я подумал - чего эта дамочка добивается? Что она со всем этим собирается делать? Так же нельзя... Я хочу сказать, отец был бы первым, кто возразил против превращения в товар этой стороны его жизни. И вот теперь, когда его нет в живых, его рисунки появляются на всяких там кружках и галстуках и Бог знает где еще... А если говорить о каких-либо специальных изданиях, вроде литографий и т. п. - я их видом не видывал. Кто-нибудь вспомнил обо мне при выходе в свет "Антологии"? Как мы уже говорили... Кто-нибудь вспомнил обо мне при выходе Lennon Anthology из 4-х компакт-дисков? Я ее еще пока не слышал. Надо будет пойти и купить.

КШ: А рукописи текстов песен? У тебя с этим когда-нибудь возникали проблемы?

Дж: У меня есть несколько текстов, которые не были доработаны и не стали песнями.

КШ: Они записаны на пленку?

Дж: Нет, все это на бумаге. Начальные идеи песен и все в таком роде.

КШ: А тебе никогда не приходила в голову мысль...

Дж: (смеется) Да, приходила - и не раз. Может быть, как-нибудь...

Дж: Наверное, потому что в то время я впервые почувствовал, что меня по-настоящему любят - я имею в виду не только свою маму - она всегда любила меня, - но и моего первого отчима. Они оба есть на фотографии, справа и слева от меня - просто в данном конкретном случае их не видно.

КШ: Сколько тебе тогда было лет?

Дж: Не помню точно - 5 или 6. Есть две причины, по которым я поместил эту фотографию на обложку альбома. Во-первых, для меня никогда не имело значения, как я выглядел - меня не заботил мой имидж или внешность. Для меня это никогда не было самым главным. Самым важным было заниматься музыкой, писать музыку. Ну, и в данном случае я подумал - что ж, меня никогда не интересовал внешняя сторона дела, я хотел бы, чтобы меня уважали как автора музыки, сочинителя песен. И я решил, что совершенно необязательно помещать на обложку альбома свою недавнюю фотографию.

Кроме того, есть еще одна причина - я чувствую, что между музыкой и фотографией есть нечто общее: музыка порой связана для нас с каким-то определенным временем или местом, с какой-то частью нашей жизни - точно так же, как и фотографии. И в этом я вижу сходство.

КШ: Счастливая пора?

Дж: Да, особенно то время. Тогда на моем лице стала подолгу задерживаться улыбка. До этого я совершенно отчаялся найти в семье то, что по идее в ней должны находить люди - когда отца почти никогда не было рядом, а потом он и вовсе исчез. Но я еще и не догадывался тогда, с чем еще придется иметь дело в будущем. А тот момент был для меня совсем особенным, потому что я был счастлив. И вот, сейчас в моей жизни как бы завершился круг: мне удалось, наконец, достичь какого-то умиротворенного состояния - и на это мне потребовалось 30 лет.

КШ: Как ты думаешь, может, это и есть одна из причин - как и то, что ты говорил о написании песен для самого себя - по которой люди воспринимают то, что ты сейчас делаешь, как более близкое им самим?

Дж: Я думаю, это так - но, с другой стороны, я всегда хотел так писать, просто мне это не было позволено. Но что верно, то верно - теперь существует более сильная связь между мной и теми, кто слушал этот альбом.

КШ: Я хотел бы, чтобы ты рассказал об одной из песен. Первый сингл "Day After Day" удивительно мелодичен.

Дж: Пожалуй, и правда может запомниться. Когда я сочинял эту вещь, то думал о том состоянии, когда ты далеко от семьи, друзей - далеко от всех, кого ты любишь. Ну, и для разнообразия я превратил это в историю, рассказанную от имени кого-то другого - человека, который на войне, и единственное, что связывает его с жизнью, что дает ему силы жить - это вера и надежда, что когда-нибудь он снова вернется домой. Эта мысль - единственное, что придает ему силы. И мне это очень близко и понятно. У многих людей, например, такая работа, что они вынуждены подолгу не видеться со своей семьей.

КШ: Когда я впервые узнал названия вещей, вошедших в альбом, я решил, что это кавер-версия песни группы Badfinger.

Дж: Что ж, я всегда был поклонником этой группы... Я всегда считал, что это отличная команда. Вообще-то, их гитарист Мэтт Бейкер принимал участие в записи альбома - и пока я общался с журналистами, в перерывах между сессиями он нарыл какие-то записи и составил из них что-то вроде сборника "Best of Badfinger", и мы как раз слушали его в машине по дороге из аэропорта.

КШ: Значит, ты слушаешь такую музыку.

Дж: Ну, еще бы. Вот не далее как сегодня я подумал: никто ведь не записал кавер-версии этих вещей! А что если...

КШ: Ты сам мог бы это сделать!

Дж: Вот именно! Day After Day - замечательная песня, что можно сказать и о многих других. У них ведь было немало хороших песен. Я чувствую теперь, что запросто могу заняться чем угодно, и если это означает вернуться в прошлое и записать те песни, которые я люблю и на которых я вырос - почему бы нет, почему бы не дать им новую жизнь в 90-х.

[…]

КШ: Ты посвятил этот альбом своему отчиму, и я хотел спросить тебя о нем и о Джоне.

Дж: Все очень просто. Я помню, как пару раз видел отца, когда мне было между одним и тремя, может, четырьмя годами. Это очень смутные воспоминания - скорее, как некая фотография определенного места и времени. Должен заметить, чему я научился у отца - так это тому, каким отцом быть не следует... Сколько раз я его видел потом, можно в буквальном смысле сосчитать на пальцах. Я просто не знал того человека, который, по идее, был моим отцом. И это было жутко. Я относился к нему, как ребенок относится к учителю, который впервые появился в классе - ну, что-то в этом роде. Так что это было очень странно. И каких-то задушевных моментов было очень немного - то есть, их почти и не было. Так что как отца, увы, я его не очень уважаю. Я думаю, после рождения Шона он пытался стать для меня более близким человеком и наверстать упущенное - и я думаю, ему это удалось бы - но даже тогда все это было очень непросто.

КШ: Очевидно, он испытывал чувство вины.

Дж: Но какое бы чувство вины он не испытывал - я уверен, Йоко свела его на нет. С другой стороны, я всегда восхищался им как творческой личностью. Абсолютно. Но мой отчим (Роберто Бассанини) дал мне то, чего не дал отец - именно он был тем человеком, который меня по-настоящему любил. Он был просто сумасшедшим итальянцем, влюбленным в каждое мгновение жизни. Он ценил каждую минуту, каждую секунду. Именно он водил меня в школу, в парк или в кино; с ним вместе мы ездили отдыхать. Именно он был со мной рядом, и мы были всегда с ним близкими друзьями, до тех пор, пока он не ушел из жизни два года назад.

КШ: Как ты думаешь, влияние отчима как-нибудь смягчило твой характер? Многие дети, пережившие развод родителей, ожесточаются. Очевидно, тебе тоже знакомы горечь и обида, но любви в твоей жизни гораздо больше.

Дж: Я думаю, это все благодаря маме - у нее очень правильный взгляд на жизнь. Многие полагают, что после развода нам с мамой присудили кучу денег - но на самом деле, папины адвокаты получали приличное вознаграждение; и самое главное, мама любила отца, а не его деньги. Поэтому при разводе она попросила лишь сумму, достаточную для того, чтобы меня одеть, прокормить и дать хорошее образование. И все. Так что, если не вспоминать безумные периоды переходов из одной школы в другую, когда меня снова и снова представляли сыном Джона Леннона - что само по себе было мучением - вся остальная моя жизнь была очень обычной и нормальной.

КШ: У тебя были когда-либо близкие отношения с тетей Мими?

Дж: Честно говоря, я не могу припомнить. Помню, когда я был ребенком, как-то пересекался с ней и другими родственниками. Я, честно говоря, многого не знаю, потому что мы нечасто говорим с мамой о прошлом. О каких-то моментах мы смогли поговорить, и с течением времени их становится все больше. Но ей об этом говорить очень тяжело - как порой и мне самому. Мы просто хотим сосредоточиться на будущем. Мы уже достаточно наговорились о прошлом - и пока что с нас хватит.